А.П.Чехов - редактор

Первым русским редактором печатной книги можно считать Ивана Федорова, отредактировавшего в середине XVI века "Апостол". И все же только в XIX веке появилось осознание самостоятельности труда редактора. Начало этого века было связано с редакторской деятельностью декабристов и Пушкина, а конец — с редакторской работой Короленко и Чехова.

В XIX веке стали постепенно формироваться традиции в редакторской деятельности. Тогда уже накапливаются формы и методы редактирования, обосновываются критерии оценки произведений литературы. Но все же даже в конце позапрошлого века литературное редактирование осуществлялось в основном на основе вкуса и знания редактора, так как специальной теории редактирования еще не было. Поэтому часто работа редактора выходила за рамки чисто редакторской работы: писатель, используя собственный писательский опыт, как бы вторгался в сферу чужого языка и стиля.

Это отчетливо видно, например, в правке Чехова. Н.М. Сикорский писал о Чехове–редакторе: "Редактор бережно относится к тексту автора, не делает никаких исправлений лексического, стилистического или иного характера, но снимает все, что ему кажется лишним в конструкции сочинения или отдельных фраз".

Рассмотрим такой пример. Чехов, действительно, как мы можем видеть из правленого им рассказа Е.М. Шавровой "Софка", обращается с авторским текстом очень бережно, корректно, меняя в основном лишь форму слова (время глагола, падеж существительного…) или заменяя слова синонимами с более точным и подходящим для данного текста значением. Например, слово "сделалась" в контексте "сделалась взрослой барышней", Чехов заменил более привычным для этого выражения словом "превратилась".

Когда же Чехов все же вынужден вмешаться в язык и стиль начинающего литератора, то в письмах к автору он обязательно замечает, что "это не критика, а очень субъективное рассуждение, которым Вы имеете полное право пренебречь…" 

Можно сказать, что письма Чехова к молодым литераторам иногда, действительно, выглядят слишком субъективными. Виной всему эмоционально окрашенная, образная лексика писателя. Но, скорее всего, это связано с отсутствием в то время четко сформулированных правил редактирования и специальной редакторской лексики. Поэтому Чехову и приходилось оправдывать свои замечания в столь образной форме. Вот, например, как Чехов объясняет А.С. Лазареву–Грузинскому такую композиционную ошибку, как отступление от темы: "Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него". Или вот еще пример из письма Чехова А.С. Суворину: там, где сегодняшний редактор просто заметил бы, что не соблюдена достоверность фактического материала, Чехов в чувствах восклицает: "Цветок лотоса, лавровые венки, летняя ночь, колибри — это в Индии–то!". Не будет сегодняшний редактор и говорить о неудачно выстроенной фразе, что она "тяжелая, как булыжник", или выстроена "аляповато, по–бабьему", или что фразу надо сделать "сочней, жирней"…Сегодняшний редактор вооружен специальной лексикой и правилами.

Сделав необходимые общие замечания и оговорки о Чехове–редакторе, можно перейти к разговору непосредственно о тех советах, которые Чехов давал в основном в письмах начинающим литераторам. Все знают крылатое чеховское выражение "Краткость – сестра таланта". А из редакторских замечаний Чехова мы узнаем, что это правило должно быть лозунгом не только литераторов, но и литературных редакторов. Ведь любимейшим видом правки для Чехова была правка–сокращение. Впрочем, совету почти всем молодым писателям сокращать свои произведения от 1/3 до 1/2, сам он их работы так кардинально не сокращает. Чехов убирает лишь кое–где фразу, явно лишнее слово, предлог. А все остальное предоставляет делать самим авторам.

Как–то Чехов писал Л.А. Авиловой: "Это не рассказ, а вещь и притом громоздкая вещь. Вы нагромоздили целую гору подробностей, и эта гора заслонила солнце". Этой же писательнице Чехов советует тщательнее работать над романом: год его писать и полгода сокращать. Сокращение же состоит в основном в вычеркивании лишних подробностей, которые, по мнению редактора, только утомляют читателя, даже если эти подробности очень интересные. Сокращать советует Чехов даже Горькому, талант которого оценил настолько, что даже признался в зависти к его мастерству. Несдержанность в описании природы, женщин и других вещей и людей видит опытный редактор у начинающего литератора. Эти описания, по мнению Чехова, должны быть более компактны без таких лишних и штампованных слов как "нега", "шепот"… Правка–сокращение здесь мотивирована не ограниченным объемом газетной или журнальной полосы, а скорее низкими художественными качествами текста, засоренного лишними словами и подробностями.

Интересно и то, что среди шести условий, которые требуются для создания хорошего художественного произведения и которых А.П. Чехов рекомендовал придерживаться коллегам, два связаны с краткостью: 1) отсутствие продлинновенных словоизвержений политико–социально–экономического свойства; 2) сугубая краткость.

Также кроме этих двух советов, начинающий литератор должен, по мнению Чехова, пользоваться еще четырьмя: объективность сплошная, правдивость в описании действующих лиц и предметов; смелость и оригинальность; беги от шаблона; сердечность.

Помимо сокращений в тексте Чехов любил собирать явления из описаний мелких деталей. "Храни бог от общих мест", – предостерегает Чехов и говорит, что лучше избегать описания внутреннего состояния героев, а вывести его в процессе через их поступки. Но внимание к деталям вовсе не означает у Чехова внимания к подробностям первоплановым.

Чехов обращает внимание начинающих литераторов также и на логические ошибки, которые в то время еще не были строго определены и объединены в четыре закона логики. Поэтому редактор просто замечал, что так, мол, не говорится. "Нельзя сказать "брызнул продолжительный дождь", – пишет Чехов Н.А. Хлопову, – так, согласитесь, не годится фраза "появилась долгая улыбка. Мы же видим, что здесь речь идет о смешении или подмене понятий. Ведь брызнул, например, действие быстрое и однократное, которое никак не может быть продолжительным. Замечает Чехов и "неловкость" таких выражений как "прочность поверхности снега". Во–первых, прочность может быть у одежды, но не у снега, у которого есть плотность. А во–вторых, "поверхность снега" — так тоже не говорят. Здесь опять же речь сегодняшний редактор повел бы о смешении и подмене понятий.

Чехов замечает кое–где и логические нарушения на уровне композиции. "Непонятно, для чего прокаженному понадобился изысканный костюм, и почему он не смеет выглянуть? – замечает Чехов Б.А. Садовскому. – Вообще в поступках Вашего героя часто отсутствует логика, тогда как в искусстве, как и в жизни ничего случайного не бывает…" 

Чехов считает, что композиции произведений начинающих литераторов также стоит уделять много внимания. При этом он называет ее не композицией, а "архитектурой". И отступления от темы и повторы, – на все эти композиционные ошибки редактор обращает внимание. Так, например, Лазареву–Грузинскому Чехов говорит и о неуместности и ненужности первого монолога далее молчаливой героини, и о несоразмерности реплик героев. Разругав старую композицию, редактор помогает своему подопечному создать новую. Советует, как расставить действующих лиц и с какой завязки начать. Ну а дальше уже не его редакторское дело, признает корректный Чехов, понимая, что главная идея все же должна родиться в голове самого автора. Чехов же только дает направление движения к этой идее и к этой кульминации.

Редко, но Чехов все–таки вмешивается или просто обращает внимание на язык и стиль автора. Так, например, для создания колорита писатель советует Лазареву–Грузинскому добавить в текст побольше "кружев, оппонакса, сирени, оркестровой музыки". А вот Шавровой редактор советует быть более пластичной в языке и стиле, добавить больше искусства к таланту. Редактируя произведения различных авторов, Чехов часто, как он сам говорит, обращает внимание на "пустяки", которые, однако, могут безнадежно испортить общую картину.

Н.М. Ежову Чехов советует поработать над языком, который грешит у него грубоватостью и вычурностью одновременно. Интересно, что Чехов не переделывает по своему представлению язык и стиль сочинения Ежова, а лишь говорит писателю самому воспитать в себе вкус к хорошему языку с помощью чтения хороших, серьезных книг.

К характеристике стиля и языка того или иного писателя можно отнести и немалочисленные эмоционально–окрашенные определения Чехова. Рассказ одного автора Чехов называет "очень миленьким, тепленьким, грациозным", другому же автору советует сделать свой рассказ более "сочным и круглым", о финале третьего рассказа редактор говорит, что он "жидковатый"…

Конечно, надо сказать, что все эти оценки Чехов выставляет с большими оговорками и просьбой воспринимать их как субъективные и потому не являющиеся немедленным побуждением к действию, то есть к исправлению. "Я должен мотивировать кое–какие поправки в ваших рассказах…", – сообщает редактор М.В.Киселевой, а с Н.А. Хлоповым говорит еще более осторожно и корректно: «не найдете ли вы нужным ввиду всего вышесказанного сделать в рассказе поправки?"

Чехов не обладал какими–либо четко установленными правила редактирования текстов, но при этом он редактировал очень умело, руководствуясь лишь одним, но очень важным правилом: корректного и уважительного отношения к автору произведения. Это сейчас мы можем уверенно сказать, что при анализе произведения редактор должен использовать методику, учитывающую специфику художественного текста – его образность, эмоциональность, субъективное воздействие на читателя. Кроме того, необходимо иметь в виду особенности процесса создания произведения – от замысла к его воплощению в определенной художественной структуре.

Важным фактом в подходе Чехова к редактированию произведений является и то, что он сам был писателем. Ведь зная процесс изнутри, он очень бережно относился к творениям своих коллег. «Редактор, наконец, должен быть в состоянии выступить в качестве автора, – пишет Сикорский, – потому что человек, пишущий сам, может в полной мере понять сложность литературного труда, всю специфику технологии литературного дела».